Неточные совпадения
Вздурился Лев,
Престрашный поднял
рёв,
Скрежещет в
ярости зубами
И землю он дерёт когтями.
Он входил в совершенное бешенство, с
ревом бросался на бочку, покамест не отымали у бедного зверя предмета тщетной его
ярости.
Неистовый
рев заглушил речь Сувенира… Харлова взорвало. Кулаки его сжались и поднялись, лицо посинело, пена показалась на истресканных губах, он задрожал от
ярости.
— Убью, говорят тебе: уйди! — Диким стоном,
ревом вырвался голос из груди Харлова, но он не оборачивал головы и продолжал с
яростью смотреть прямо перед собой. — Возьму да брошу тебя со всеми твоими дурацкими советами в воду, — вот ты будешь знать, как старых людей беспокоить, молокосос! — «Он с ума сошел!» — мелькнуло у меня в голове.
Итак, можно только сказать, что все те места
ярости, бешенства и жажды мщения, в которых Шушерин давал себе полную свободу, принимая это в смысле условном, были превосходны — страшны и увлекательны; в местах же, где он сберегал себя, конечно, являлась уже одна декламация, подкрепляемая мимикою, доводимою до излишества; трепета в лице и дрожанья во всех членах было слишком много; нижние, грудные тоны, когда они проникнуты страстью, этот сдерживаемый, подавляемый
рев тигра, по выражению Шушерина, которыми он вполне владел в зрелых летах, — изменили ему, и знаменитый некогда монолог...
Ветер уж не
ревел, срывая гребни волн, с
яростью бури и не раздражался бешеными порывами, а, свежий, очень даже свежий, дул ровно, с одинаковой силой, далеко не доходя до силы шторма.
Большие волны с неумолимой настойчивостью одна за другой двигались к берегу, стройно, бесшумно, словно на приступ, но, достигнув мелководья, вдруг приходили в
ярость, вздымались на дыбы и с
ревом обрушивались на намывную полосу прибоя, заливая ее белой пеной.
Сидя опять в темной, он
ревел от злости и негодования, впадал в припадки настоящей
ярости. Ничем уже нельзя было смыть позорного клейма.
С нее взорами скользил я по необозримой равнине вод, спокойных и гладких, словно стекло, то любовался, как волны, сначала едва приметные, рябели, вздымались чешуей или перекатывались, подобно нити жемчужного ожерелья; как они, встревоженные, кипели от
ярости, потом, в виде стаи морских чудовищ, гнались друг за другом, отрясая белые космы свои, и, наконец, росли выше и выше, наподобие великанов, стремились ко мне со стоном и
ревом, ширялись в блестящих ризах своих.